Я тут упомянул своего прадеда, так расскажу про него, пожалуй, побольше. Мой прадед по матери Константин Лапин был личностью колоритной. Большущий бородатый дед, из себя весь строгий, ходил в темно-синей сатиновой косоворотке, подпоясанной узким кожаным ремешком, имел огромные мосластые руки. Говорят, меня любил нянчить, когда я был младенцем. Он и его жена баба Саня (серая худенькая и тихая, как мышь, старушка) жили в специально пристроенной комнате в доме моего деда Ивана на станционной окраине Богдановича. Был прадед не то чтобы старообрядец, точно я не помню, но что-то близко к тому. История его была тяжелая: до революции он был очень крепким хозяином: имел мельницу, несколько лошадей, несколько коров, не считая мелкого скота, однако к его несчастью родилось у него пять дочерей и всего один сын, мой дед Иван. Жили они в Омской губернии, на хороших землях, все добро было нажито в буквальном смысле собственным горбом, поскольку вина в семье не пили, а работали, как ломовые лошади. Ну понятно, чем все кончилось: сначала рабочие маевки, на которых революционеры пили на покосных лугах водку и с завидной регулярностью жгли лапинское сено. Потом коммуняки пришли надолго, но прадед с дедом были мужики умные, устроили раздел хозяйства, мельницу добровольно сдали сельсовету и под раскулачивание не попали, в смысле их не сослали и все живы остались. Однако разорили мгновенно, отняли все. К моему стыду, при переездах затерялась дедова тетрадка, где он писал в старости воспоминания. Очень стыдно и очень жалко, потому что род древний, Лапины помнят себя с 1770-х годов. Есть у нас в клане человек (тетя Аня, привет тебе издалека!), который может считаться историографом рода, так что мы не боимся прервать эту память, однако у деда в тетрадке были такие детали, что просто ну очень жаль. И ведь не вернешь уже, не попросишь еще раз написать. Спи спокойно, дед Иван, хороший ты был человек.
Возвращаясь к прадеду: плохо приходилось старому при советской власти, голодал, даже с сумой ходил побирался, пока мой дед, его единственный сын, в начале 30-х не пристал к Свердловской железной дороге, не прижился в Богдановиче и не собрал постепенно вокруг себя и родителей, и сестер с семьями. Настолько он был разочарован, что у него рождались одни дочери, что когда моя мама, его старшая внучка, забеременела, он ее на полном серьезе просил: «Варвара, ты мне Христа ради внущещка роди, я тебе его нянчить буду». И нянчил, говорят я ему много волос из бороды выдрал, пока он меня на руках носил.
Интересный разговор у меня состоялся с отцом, когда мне было лет тридцать. Я тогда только что открыл для себя историю клана Лапиных, по материнской линии. Он приезжал к нам в гости, жена моя с месяц была где-то на повышении квалификации в Киеве, так что у нас с ним создалась уникальная возможность пожить вместе и пообщаться, как двум взрослым людям. Ах, как мужику нужен отец, когда мужик становится взрослым! Открываешь в собственном родителе не зануду с ремнем наперевес (это просто для красного словца, отец меня никогда не бил), а умного, пожившего и очень родного человека. Эх, батя, мало мы с тобой пообщались... И я тогда рассказал ему про мои открытия в области генеалогии, про Лапиных и их 200-летнюю историю. Он тогда попросил у меня тетрадь и недели две кропал там что-то, а после отдал мне с заголовком «Черновик родословной». И тут я узнал, что Панковы считают свои поколения гораздо дальше, и даже хранят артефакт: плотницкий топор ручной ковки с клейменым именем основателя рода и датой «1725». Не дворяне они были, конечно, а владимирские мастеровые люди. Я в полном изумлении спросил отца, чего же он раньше-то не рассказывал? Ответ был короток и точен: «А ты никогда не спрашивал»
Позднейшая вставка.
Со временем я нарыл в интернете, что панкАми в россии называли православных переселенцев из Речи Посполитой, так что скорее всего я по крови литвин. Не литовец, а русский из Западной Руси, или Великого княжества Литовского. Что, в общем-то, подтвердил тест ДНК, который рекомендует мне искать родственников среди белорусов, кашубов и литовцев.
