Как, оказывается, на удивление мало значимых событий в жизни, если ранжировать их по сакральному воздействию на человека. Человеческая жизнь протекает на нескольких разных уровнях. Родился-женился-разбогател-разорился – это, конечно, может быть интересным, однако история внутренней значимости для самого человека много важнее. Она, эта внутренняя значимость, оперирует категориями счастья и несчастья, понимания и непонимания, одиночества и любви, веры и неверия, и, переплетаясь с материальной ипостасью, становится реальной жизнью человека. Разумеется, такие происшествия, как учеба в университете, женитьба, рождение детей – все они действительно важные, но как-то не вписываются в этот проект. Начав его, я впервые как следует задумался о несоответствии и о неразделимости оценок традиционных и внутренних. Как-то читал я книгу про очередного Махариши, уж забыл какого именно. Там рассказывалось, каким образом он родился второй раз (об этом чуть ниже). Оказывается, причиной всему было всего одно очень необычное переживание: в детстве он вдруг почувствовал себя умершим. Это послужило толчком к тому, что он перестал принимать свою жизнь и свою личность за абсолют, и соотнес свое место во вселенной такими фундаментальными вещами, как жизнь, смерть, время, смысл. И плевать он хотел с тех пор на свою материальную историю с ее датами, расписаниями и оценками.
Мне очень импонирует восточная философия с ее доктриной второго рождения. Мы все рождаемся младенцами, то есть приобретаем дыхание жизни, растем, едим, плодимся и умираем. Но некоторые рождаются еще и второй раз, то есть обнаруживают место своего Я в мире. Это как помыть оконное стекло и вдруг обнаружить, что твой мир – это не твоя комната, а за окном еще целая вселенная. Брахманов в Индии зовут Дважды рожденными. Ранние христиане тоже это понимали, апостол Павел писал про «умереть в Адаме, жить во Христе». Нормальный человеческий язык не создавался для описания этой второй реальности, поэтому все письменные религиозные документы, которыми человечество располагает, воспринимаются как учебник по параноидально-шизофреническому синдрому. В европейской культуре я нашел только одно более-менее сходное понятие: гештальт.
Моя последняя история про театр и маму не лежит спокойно в «Рефлекторе», а так и просится, чтоб я ее стер. Однако не буду. В конце концов, правила этого проекта придуманы мной для меня самого, поэтому я буду их иногда с удовольствием нарушать. Мало того, вот вам следующая история.
